Домой Освещение Тема творчества в поэзии цветаевой. «Тема поэта и поэзии в творчестве М. Цветаевой. Возможно это вас заинтересует

Тема творчества в поэзии цветаевой. «Тема поэта и поэзии в творчестве М. Цветаевой. Возможно это вас заинтересует

Сочинение

В русской литературе тема поэта и поэзии является одной из ведущих. Стихи такого рода всегда представляют собой своеобразный творческий самоотчет, напряженную авторскую исповедь, почему и приковывают к себе внимание читателя. Как же звучит эта тема в творчестве М. Цветаевой?

Слово «поэт» для М. Цветаевой звучит всегда трагично, так как поэт не совпадает со своей эпохой, он - «до всякого столетья». Причастность к тайнам бытия, поэтические прозрения не спасают его от жестокости окружающего мира. Поэт чувствует себя в мире изгоем, лишним:

Что же мне делать, слепцу и пасынку,

В мире, где каждый и отч и зряч,

Где по анафемам, как по насыпям -

Страсти! где насморком

Назван - плач!

Эта тема особенно напряженно звучит в цикле «Поэт», но в этом же цикле есть и совершенно иная трактовка судьбы поэта:

Поэты мы - ив рифму с париями,

Но, выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Это значит, что поэт, будучи вытесненным за пределы жизни человеческой, оказывается соразмерным всему мирозданию, и только там его подлинная жизнь. С присущей ей афористичностью М. Цветаева дала такое определение поэта: «Равенство дара души и слова - вот поэт». О своей душе она сказала: «Душа родилась крылатой», и «дар души», о котором говорила М. Цветаева, по-видимому, включает в себя и это ощущение окрыленности и свободы, которое дает возможность прозрения законов, движущих бытием:

Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты

Закон звезды и формула цветка.

М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем всю душу: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта- далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались в образах «легкого огня», «тайного жара», несгорающей птицы Феникс. В более поздних цветаевских произведениях судьба поэта приобретает еще более катастрофическое освещение:

Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а не взращивая - врыв и взлом -

Твоя стезя, гривастая кривая,

Не предугадана календарем!

Писать стихи, по мнению М. Цветаевой, - это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих». Но исступленный порыв с необходимостью должен сочетаться с железной дисциплиной, с работой «до седьмого пота». «Творческая воля есть терпение», - заметила она в одном из писем. Об упорном творческом труде говорит она и в стихах составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:

Прадеду - товарка: В той же мастерской!

Каждая помарка -

Как своей рукой...

Пелось как - поется

И поныне - так

Знаем, как «дается»!

Над тобой «пустяк»,

Знаем - как потелось!..

Сущность же поэзии М. Цветаева видела в том, что она передает «строй души» поэта. Этот душевный строй должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещается повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать и воплощать новые душевные состояния. «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям», - писала М. Цветаева.

Для того, чтобы воплотить свое, индивидуальное видение мира, поэту необходимо услышать в стертых, обиходных словах нечто новое. В прислушивании поэта к звукам жизни и словам М. Цветаева видела основу поэтического творчества: «Словотворчество есть хождение по следу слуха народного и природного, хождение по слуху. Все же остальное - не подлинное искусство, а литература» («Искусство при свете довести»). Но поэт не только вслушивается в звучание жизни, но и трансформирует его:

Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, -

Безошибочен певчий слух!

Так понимаемая поэзия стала для поэта опорой в тяжких жизненных испытаниях. «Ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато... А зато - всё», - говорила М- Цветаева в одном из писем. «Всё», - это поэзия, ставшая для нее высшей причастностью.

Поэтов путь: жжа, а не согревая,

Рвя, а не взращивая — взрыв и взлом —

Твоя стезя, гривастая кривая,

Не предугадана календарем!

М. Цветаева

Как часто поэты за свой дар, за свой талант расплачи-ваются трагической судьбой, непониманием, одиночеством, непризнанием при жизни. М. И. Цветаева прошла все трудности этого пути, закончившегося глубокой душевной депрессией и самоубийством.Но вся жизнь ее была вер-ным служением своему дару, бескомпромиссным и беско-рыстным.

Как и многие другие великие поэты, Цветаева не впи-сывалась в тесные рамки современности, какой бы много-мерной и противоречивой она ни была.

Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер! Где вдохновенье хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?!

Божий дар таланта нельзя купить, заслужить, но от него невозможно и отказаться, потому что это не только подарок судьбы, но и огромная ответственность — перед самим собой, перед Богом, перед Родиной. Однажды пове-ривший в свои силы вступает на путь, по которому можно идти только вперед.

Как по канату и как на свет, Слепо и без возврата. Ибо раз голос тебе, поэт, Дан, остальное — взято.

Творящий человек — уже сверхчеловек, его можно при-равнять к Богу собственной вселенной. Именно процесс сотворения новой реальности возвышает поэта над обы-денностью, делает его бесконечно сильным и дальновид-ным, способным соединить в своей душе несоединимое, уви-деть оком «невидимейшую даль», сердцем — «невидимейшую связь», услышать «неслыханную молвь». Эта способ-ность часто делает творца непостижимым для окружаю-щих.

Поэтовы затменья Не предугаданы календарем. Он тот, кто смешивает карты, Обманывает вес и счет, Он тот, кто спрашивает с парты, Кто Канта наголову бьет, Кто в каменном гробу Бастилии — Как дерево в своей красе. Тот, чьи следы — всегда простыли, Тот поезд, на который все Опаздывают...

М. Цветаева, как и многие ее великие современники- поэты, очень остро переживала все боли и трагедии своего отечества, несмотря на то, что страна отвергла ее в то суро-вое и тяжелое время, когда ей больше всего нужны были понимание и поддержка. Даже находясь в эмиграции пос-ле революции, которую Цветаева не приняла, она продол-жала петь «своей отчизны рану «. Но кроме того, как лю-била говорить Марина Ивановна, «поэт — очевидец всех времен в истории», он является связующим звеном между прошлым, настоящим и будущим. Именно эта способность делает многие произведения пророческими, позволяющими видеть не только светлое и счастливое, но и страшное:

Какие дни нас ждут, как бог обманет, Как станешь солнце звать — и как не встанет...

Особый атрибут настоящего поэта, согласно Цветае-вой, — исключительная способность к любви, которая не знает предела, всеобъемлющей и жертвенной. Такова была любовь Цветаевой к Родине, не признавшей за ней права выбора, к современникам — «слепым и безымянным», ко всей жизни, которая наделила ее ярким и самобытным талантом. Материал с сайта

Стихи растут, как звезды и как розы, Как красота — ненужная в семье. А на венцы и на апофеозы — Один ответ: — Откуда мне сие?

Несмотря на трагическую судьбу, М. Цветаева всегда была сильной и решительной личностью, «безмерной» и неукротимой, способной противостоять ударам окружаю-щего мира, сохраняя верность тому высшему началу, кото- рое она в себе несла. Марина Ивановна никогда не согла-шалась на конъюнктуру в творчестве, так же как и не шла на поводу у негативных эмоций, пусть это даже и справед-ливые обиды, гнев, возмущение. Общепризнанность, извес-тность, слава никогда не были для нее критериями талан-. та, но она глубоко верила что ее Родина со временем пой-мет и оценит бесконечную любовь своего поэта, вылившу-юся в стихи.

Моим стихам, написанным так рано, Что и не знала я, что я — поэт, Сорвавшимся, как брызги из фонтана, Как искры из ракет, ............................................................ Разбросанным в пыли по магазинам (Где их никто не брал и не берет!), Моим стихам, как драгоценным винам, Настанет свой черед.

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском

На этой странице материал по темам:

  • сочинение трагическая судьба поэта в России (по творчеству М.Цветаевой)
  • а с карпов о творчестве м цветаевой
  • ответственность перед собой м временем в поэзии
  • тема поэта и поэзии в творчестве цветаевой
  • тема любви в поэзии цветаевой

«Для меня стихи – дом…», - писала Марина Ивановна Цветаева. Этим домом поэтесса владела сполна и оставила его непохожим на другие – теплым, высоким, красивым и светлым, в который хочется возвращаться снова и снова.

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Эти строки написаны, когда их автору не исполнилось и 21 года, однако, и десятилетия спустя Цветаева говорила об этой заключительной строфе: «Формула наперед – всей моей писательской судьбы». Позже в лирике Цветаевой появились стихи, которые провозглашали высокое предназначение и долг поэта:

В поте – пишущий, в поте – пашущий!

Нам знакомо иное рвение:

Легкий огнь над кудрями пляшущий, -

Дуновение – вдохновения!

Гений вдохновения – единственный повелитель поэта. Он парит над ним в облике огненного всадника: «Пожирающий огонь – мой конь!. . »; «С красной гривою свились волоса…/ Огневая полоса – в небеса!». И сама она, женщина-поэт, уподоблена птице Феникс, что поет «только в огне», сгорая в «тайном жаре» души, и этому костру приносит в жертву все: «Я и жизнь маню, я и смерть маню / В легкий дар моему огню». Тема поэта и его предназначения достигает своей мощи в маленькой энергичной поэме «На красном коне». Героиня приносит к ногам Гения-повелителя - всаднику на красном коне – свою жизнь, чтобы он умчал ее ввысь, и «в лазурь», в иной мир – в небо поэта.

В 1923 году Цветаева пишет стихотворение «Поэт». Оно – о поэте, его природе, его сути, его величии и беззащитности, о его могуществе и ничтожности «в мире сем». «Есть в мире лишние, добавочные, / Не вписанные в окоём», живущие с пером и бумагой, душа которых больше и чувствительнее, не похожие на остальных. Поэт должен быть выше и светлее, чтобы быть тем лучиком света, который освещает дорогу остальным:

Поэты мы – и в рифму с париями,

Но выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Особенна, но нелегка дорога поэтов в мире, где остальные не видят ничего, кроме собственного «Я», своих проблем, задыхаются в быту, отвергают поэтов, которые могут нарушить их обыденность, призывая стать лучше, светлее, приоткрыть свои души:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший – сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью

В мире мер?!

19 марта 1918 года Цветаева написала стихотворение, в котором делает творческий рывок к той себе, какой стала совсем скоро, к той себе, где она прозревает Поэта – Женщину – Любовь в их противоположных началах, где ее поэтической интуиции приоткрывается двоякость природы человека: две женские сути, символизирующиеся в Психее (душа) и Еве (тело). Также, она говорит о человеческих высотах – низостях, чистоте – греховности, свете – тьме, высшем – земном, «бытие» - быте:

Что хочешь – спрашивай. Ты добр и стар,

И ты поймешь, что с эдаким в груди

Кремлевским колоколом – лгать нельзя.

И ты поймешь, как страстно день и ночь

Боролись промысел и Произвол

В червонном куполе обводит круг.

Две чаши весов: на одной – произвол, опущенный взор; на другой – промысел (высший), закинутая в своей правоте голова. Две чаши весов – и не перевешивает ни одна. Ведь над всем, вне всего, - голос поэта (Логос), голубем вылетающий из груди и парящий над куполом храма…

Поэт, по Цветаевой, не подвластен суду. «Я не судья поэту, / И можно все простить за плачущий сонет!» - так в юности она защищала поэта Эллиса. Поэт, считает она, не только не подсуден читателям, но и не судья другим. Он мыслит по-своему. Его «тьма» не всегда означает зло, а высота – добро. Ева может оказаться доброй, а Психея – бесстрастной. Когда, позже, сама Марина Цветаева жестом поэта и Психеи в голодной Москве отдаст Бальмонту последнюю картофелину; или когда она уйдет с работы, не в силах «служить», в то время, когда дома сидят два голодных ребенка, то как женщина и мать она была…не права. Впрочем, можно ли судить и мерить поэта одними обычными житейскими мерками? А если он не укладывается в них, а если он только и существует благодаря своей «внемерности»? На эти вопросы трудно ответить однозначно. Во всяком случае, Цветаева в 25-28 лет была именно такова. С годами она станет другой, станет острее воспринимать чувство долга. Но взгляды на права поэта не изменит и провозгласит: «В жизни – черно, в тетради – чисто». .

В1929 году в Медоне своему другу Марку Слониму М. Цветаева сказала: «Вот у Бодлера поэт - это альбатрос... ну какой же я - альбатрос? Просто ощипанная пичуга, замерзающая от холода, а вернее всего - потусторонний дух, случайно попавший на эту чуждую, страшную землю». Такая раздвоенность - жизнь одновременно земная и духовная, творческая - обусловила трагическое звучание темы поэта и поэзии в ее творчестве.

Поэзия - состояние душевного горения, безмерности чувств, отмена всех норм, в результате чего возникает острый конфликт поэта с окружающим его миром:

Что же мне делать, певцу и первенцу,

В мире, где наичернейший - сер!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью в мире мер?!

Свобода и своеволие «души, не знающей меры», - ее вечная, самая дорогая ей тема. Она дорожит и любуется этой прекрасной, окрыляющей свободой:

Не разведенная чувством меры -

Вера! Аврора! Души - лазурь!

Дура - душа, но какое Перу

Не уступалось - души за дурь?

Именно поэтому М. Цветаевой всегда было свойственно представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем человека целиком: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта - далеко заводит речь».

В раннем творчестве поэзия воплощается в образах «легкого огня» и несгорающей птицы Феникс, позже - в образе «не предугаданной календарем» беззаконной кометы. Писать стихи, в понимании М. Цветаевой, - это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь», и «стих».

Однако этот порыв, вихрь сочетается у М. Цветаевой с творческой волей, направленной на овладение ими, с упорной работой над стихом. Гениальность поэта, как считает М. Цветаева, - это одновременно и «высшая степень подверженности наитию», и «управа над этим наитием». Дело поэта предполагает не только согласие со свободной стихией творчества, но и овладение ремеслом:

Я знаю, что Венера - дело рук,

Ремесленник, - я знаю ремесло!

Об упорном творческом труде говорит М. Цветаева и в стихах, составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:

Пелось как - поется

И поныне - так.

Знаем, как «дается»!

Над тобой, «пустяк»,

Знаем - как потелось!

В этом единстве творческого порыва и творческого труда поэзия, по мнению М. Цветаевой, передает прежде всего «строй души» поэта. Этот «строй души непременно должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещено повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать новые моря и материки на карте поэзии: «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям». Поэтому так нетерпима была М. Цветаева к поэтической гладкописи, повторности, «общим местам».

Глубина понимания поэзии М. Цветаевой выражалась и в том, что она знала: в мире, в котором она живет, жизнь и искусство часто оказываются несовместимыми. Она не закрывала глаза на их противоречия. Кончая свой трактат «Искусство при свете совести», она задается вечным вопросом: что важнее в поэте - человек или художник? И отвечает: «Быть человеком важнее, потому что нужнее. Врач и священник нужнее поэта, потому что - они у смертного одра, а не мы. Врач и священник человечески важнее, все остальные - общественно важнее. За исключением дармоедов, во всех их разновидностях, все важнее нас».

Но в том же трактате М. Цветаева говорит, что ни за какие блага мира она не уступит своего дела и места поэта. Она и была поэтом, всецело поэтом. Ее трудная, нищая, бесправная жизнь изгоя тому подтверждение.: «Ни с кем одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, - а зато... А зато - все». «Все» - потому что с ней оставалась ее поэзия, ее «напасть», ее «богатство», ее «святое ремесло».

В русской литературе тема поэта и поэзии является одной из ведущих. Стихи такого рода всегда представляют собой своеобразный творческий самоотчет, напряженную авторскую исповедь, почему и приковывают к себе внимание читателя. Как же звучит эта тема в творчестве М. Цветаевой?

Слово «поэт» для М. Цветаевой звучит всегда трагично, так как поэт не совпадает со своей эпохой, он - «до всякого столетья». Причастность к тайнам бытия, поэтические прозрения не спасают его от жестокости окружающего мира. Поэт чувствует себя в мире изгоем, лишним:

Что же мне делать, слепцу и пасынку,

В мире, где каждый и отч и зряч,

Где по анафемам, как по насыпям -

Страсти! где насморком

Назван - плач!

Эта тема особенно напряженно звучит в цикле «Поэт», но в этом же цикле есть и совершенно иная трактовка судьбы поэта:

Поэты мы - ив рифму с париями,

Но, выступив из берегов,

Мы бога у богинь оспариваем

И девственницу у богов!

Это значит, что поэт, будучи вытесненным за пределы жизни человеческой, оказывается соразмерным всему мирозданию, и только там его подлинная жизнь. С присущей ей афористичностью М. Цветаева дала такое определение поэта: «Равенство дара души и слова - вот поэт». О своей душе она сказала: «Душа родилась крылатой», и «дар души», о котором говорила М. Цветаева, по-видимому, включает в себя и это ощущение окрыленности и свободы, которое дает возможность прозрения законов, движущих бытием:

Мы спим - и вот, сквозь каменные плиты,

Небесный гость в четыре лепестка.

О мир, пойми! Певцом - во сне - открыты

Закон звезды и формула цветка.

М. Цветаевой всегда было свойственно романтическое представление о поэтическом творчестве как о бурном порыве, захватывающем всю душу: «К искусству подхода нет, ибо оно захватывает», «Состояние творчества есть состояние наваждения», «Поэта- далеко заводит речь». Поэт и дело поэта воплощались в образах «легкого огня», «тайного жара», несгорающей птицы Феникс. В более поздних цветаевских произведениях судьба поэта приобретает еще более катастрофическое освещение:

Поэтов путь: жжя, а не согревая,

Рвя, а не взращивая - врыв и взлом -

Твоя стезя, гривастая кривая,

Не предугадана календарем!

Писать стихи, по мнению М. Цветаевой, - это все равно что «вскрыть жилы», из которых неостановимо и невосстановимо хлещут и «жизнь» и «стих». Но исступленный порыв с необходимостью должен сочетаться с железной дисциплиной, с работой «до седьмого пота». «Творческая воля есть терпение», - заметила она в одном из писем. Об упорном творческом труде говорит она и в стихах составляющих цикл «Стол», и в стихах, обращенных к А. С. Пушкину:

Прадеду - товарка: В той же мастерской!

Каждая помарка -

Как своей рукой...

Пелось как - поется

И поныне - так

Знаем, как «дается»!

Над тобой «пустяк»,

Знаем - как потелось!..

Сущность же поэзии М. Цветаева видела в том, что она передает «строй души» поэта. Этот душевный строй должен быть новым, не похожим на другие. Поэту запрещается повторять то, что уже было сказано, он должен изобретать свое, открывать и воплощать новые душевные состояния. «Не хочу служить трамплином чужим идеям и громкоговорителем чужим страстям», - писала М. Цветаева.

Для того, чтобы воплотить свое, индивидуальное видение мира, поэту необходимо услышать в стертых, обиходных словах нечто новое. В прислушивании поэта к звукам жизни и словам М. Цветаева видела основу поэтического творчества: «Словотворчество есть хождение по следу слуха народного и природного, хождение по слуху. Все же остальное - не подлинное искусство, а литература» («Искусство при свете довести»). Но поэт не только вслушивается в звучание жизни, но и трансформирует его:

Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, -

Безошибочен певчий слух!

Так понимаемая поэзия стала для поэта опорой в тяжких жизненных испытаниях. «Ни с кем, одна, всю жизнь, без книг, без читателей, без друзей, - без круга, без среды, без всякой защиты, причастности, хуже, чем собака, а зато... А зато - всё», - говорила М- Цветаева в одном из писем. «Всё», - это поэзия, ставшая для нее высшей причастностью.

Новое на сайте

>

Самое популярное